Неточные совпадения
Варвару Алексеевну очень любили ее
разбитые и беспомощные жилицы, почти тою же самою
любовью, которая очень надолго остается у некоторых женщин к их бывшим институтским наставницам и воспитательницам.
Раболепная же
любовь к молодежи имела, разумеется, другие причины, до которых нам столько же дела, сколько
разбитому параличом и недвижимому капитану.
Если
любовь молоденьких девушек и страстных женщин бальзаковской поры имеет для своего изображения своих специалистов, то нельзя не пожалеть, что нет таких же специалистов для описания своеобычной, причудливой и в своем роде прелестной
любви наших
разбитых женщин, доживших до тридцатой весны без сочувствия и радостей.
Под ее влиянием я покинул тебя, мое единственное сокровище, хоть, видит бог, что сотни людей, из которых ты могла бы найти доброго и нежного мужа, — сотни их не в состоянии тебя любить так, как я люблю; но, обрекая себя на этот подвиг, я не вынес его:
разбитый теперь в Петербурге во всех моих надеждах, полуумирающий от болезни, в нравственном состоянии, близком к отчаянию, и, наконец, без денег, я пишу к тебе эти строчки, чтоб ты подарила и возвратила мне снова
любовь твою.
Александров стоял за колонкой, прислонясь к стене и скрестив руки на груди по-наполеоновски. Он сам себе рисовался пожилым, много пережившим человеком, перенесшим тяжелую трагедию великой
любви и ужасной измены. Опустив голову и нахмурив брови, он думал о себе в третьем лице: «Печать невыразимых страданий лежала на бледном челе несчастного юнкера с
разбитым сердцем»…
Мучила ли меня ревность? Но я был в самом
разбитом состоянии духа. Я и удостовериться не хотел, о чем они переписываются. Итак, он ее поверенный! «Друг-то друг», — думал я, и это ясно (и когда он успел сделаться), но есть ли тут
любовь? Конечно, нет, шептал мне рассудок. Но ведь одного рассудка в эдаких случаях мало. Во всяком случае предстояло и это разъяснить. Дело неприятно усложнялось.
— Несчастный открыл мне свое
разбитое сердце, он говорил мне о своей безнадежной
любви к тебе, о своем безысходном горе.
Настя, с ее вызывающей желания красотой, не могла восполнить ту потребность настоящей всепоглощающей
любви, быть может эфемерной, но казавшейся достижимой, потребность которой жила в
разбитом сердце Николая Герасимовича.
— И я буду его врагом. Что ж вам и тогда в сердце, которое в другой раз так любить не может, измятом,
разбитом, сокрушенном? Я обманула бы вас, если бы отдала вам руку свою, не отдав вам нераздельно
любви своей. Хотите ли жену, которая среди ласк ваших будет думать о другом, хоть бы для нее умершем?
Наталья Федоровна рассказала лишь мечты своей юности,
разбитые о камень жизни, свою первую
любовь, свою жертву подруге, свою жизнь в замужестве и окончила жалобами на свое вконец разрушенное счастье, на свое в настоящее время бесцельное существование.
Она вспоминала, что чуть было она сама, она — Анжелика Сигизмундовна Вацлавская, с так недавно
разбитым сердцем, с руками, на которых еще не успела обсохнуть кровь убитого ею любимого человека, не увлеклась ухаживаниями князя, не бросилась в его объятия с безумной бесповоротной решимостью посвятить ему одному всю свою жизнь, умереть у его ног, когда угаснет
любовь в его ветреном сердце, забыв и свою цель, и свою, тогда еще малютку, дочь.
Разбитое сердце Николая Герасимовича жаждало ласки и
любви — и то и другое давалось ему в чрезвычайно правдоподобной форме, и хотя временно, но успокаивало, как наркотическое средство успокаивает расходившиеся нервы.
Тут прошла его бурная юность! Тут жил предмет его первой настоящей
любви — «божественная Маргарита Гранпа» — при воспоминании о которой до сих пор сжимается его сердце. Тут появилась в нем, как недуг
разбитого сердца, жажда свободной
любви, жажда искренней женской ласки, в погоне за которыми он изъездил Европу, наделал массу безумств, приведших его в конце концов в этот же самый Петербург, но… в арестантском вагоне. Дрожь пробежала по его телу, глаза наполнились невольными слезами.